Неточные совпадения
— Нет, уж не член; я вышел, — отвечал Константин Левин, — и не езжу
больше на
собрания.
— Нет, я уже не земский деятель. Я со всеми разбранился и не езжу
больше на
собрания, — сказал он, обращаясь к Облонскому.
Комната Разумихина была довольно
большая,
собрание же было человек в пятнадцать.
— Рабочими руководит некто Марат, его настоящее имя — Лев Никифоров, он беглый с каторги, личность невероятной энергии, характер диктатора; на щеке и на шее у него
большое родимое пятно. Вчера, на одном конспиративном
собрании, я слышал его — говорит великолепно.
На одном из
собраний против него выступил высокий человек, с курчавой, в мелких колечках, бородой серого цвета, из-под его
больших нахмуренных бровей строго смотрели прозрачные голубые глаза, на нем был сборный костюм, не по росту короткий и узкий, — клетчатые брюки, рыжие и черные, полосатый серый пиджак, синяя сатинетовая косоворотка. Было в этом человеке что-то смешное и наивное, располагающее к нему.
Он отмечал, что по составу своему сборища становятся всё пестрее, и его особенно удовлетворял тот факт, что к основному, беспартийному ядру таких
собраний все
больше присоединялось членов реформаторских партий и все более часто, открыто выступали люди, настроенные революционно.
Вечером я предложил в своей коляске место французу, живущему в отели, и мы отправились далеко в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали на Эскольту, в наше вечернее
собрание, а потом к губернаторскому дому на музыку. На площади, кругом сквера, стояли экипажи. В них сидели гуляющие. Здесь
большею частью гуляют сидя. Я не последовал этому примеру, вышел из коляски и пошел бродить по площади.
Вечером, вскоре после обеда, в
большой зале, где особенно, как для лекции, поставили рядами стулья с высокими резными спинками, а перед столом кресло и столик с графином воды для проповедника, стали собираться на
собрание, на котором должен был проповедовать приезжий Кизеветер.
Он был в
большом волненье: мигал глазами, неровно дышал, руки его дрожали, как в лихорадке, — да у него и точно была лихорадка, та тревожная, внезапная лихорадка, которая так знакома всем людям, говорящим или поющим перед
собранием.
Кроме как в
собраниях этого кружка, он никогда ни у кого не бывал иначе, как по делу, и ни пятью минутами
больше, чем нужно по делу, и у себя никого не принимал и не допускал оставаться иначе, как на том же правиле; он без околичностей объявлял гостю: «мы переговорили о вашем деле; теперь позвольте мне заняться другими делами, потому что я должен дорожить временем».
Когда он, бывало, приходил в нашу аудиторию или с деканом Чумаковым, или с Котельницким, который заведовал шкапом с надписью «Materia Medica», [Медицинское вещество (лат.).] неизвестно зачем проживавшим в математической аудитории, или с Рейсом, выписанным из Германии за то, что его дядя хорошо знал химию, — с Рейсом, который, читая по-французски, называл светильню — baton de coton, [хлопчатобумажной палкой вместо: «cordon de coton» — хлопчатобумажным фитилем (фр.).] яд — рыбой (poisson [Яд — poison; рыба — poisson (фр.).]), а слово «молния» так несчастно произносил, что многие думали, что он бранится, — мы смотрели на них
большими глазами, как на
собрание ископаемых, как на последних Абенсерагов, представителей иного времени, не столько близкого к нам, как к Тредьяковскому и Кострову, — времени, в котором читали Хераскова и Княжнина, времени доброго профессора Дильтея, у которого были две собачки: одна вечно лаявшая, другая никогда не лаявшая, за что он очень справедливо прозвал одну Баваркой, [Болтушкой (от фр. bavard).] а другую Пруденкой.
Собрания эти,
большей частию филантропические и религиозные, с одной стороны, служат развлечением, а с другой — примиряют христианскую совесть людей, преданных светским интересам.
Зато он до семидесяти пяти лет был здоров, как молодой человек, являлся на всех
больших балах и обедах, на всех торжественных
собраниях и годовых актах — все равно каких: агрономических или медицинских, страхового от огня общества или общества естествоиспытателей… да, сверх того, зато же, может, сохранил до старости долю человеческого сердца и некоторую теплоту.
В продолжение всего рожественского мясоеда без перемежки шли съезды и гощения, иногда многолюдные и парадные; но
большею частью запросто, в кругу близких знакомых. В числе этих
собраний в особенности выдавался бал, который давал в городе расквартированный в нашем уезде полк. Этот бал и новогодний предводительский считались кульминантными точками захолустного раздолья.
Я решил никогда
больше церковных
собраний не посещать.
С отцом Булгаковым у нас не было никакого разрыва, но мы встречались очень редко и
больше на деловых
собраниях.
Первый год на этих
собраниях чувствовался
большой подъем и интерес.
Когда новое помещение для азартной игры освободило
большой двухсветный зал, в него были перенесены из верхних столовых ужины в свободные от
собраний вечера. Здесь ужинали группами, и каждая имела свой стол. Особым почетом пользовался длинный стол, накрытый на двадцать приборов. Стол этот назывался «пивным», так как пиво было любимым напитком членов стола и на нем ставился бочонок с пивом. Кроме этого, стол имел еще два названия: «профессорский» и «директорский».
«Не носите
больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных
собраний не могу терпеть».
Мне и на этот раз легко было без
большого обмана доказать ему, что это совсем не
собрание общества, им отыскиваемого, что он может спросить Маслова и что я сам тут совершенно неожиданно.
Между тем собрались граждане.
Собрание было
больше прежнего. Явилось несколько новых граждан и одна новая гражданка Чулкова, которая говорила, что она не намерена себе ни в чем отказывать; что она раз встретила в Летнем саду человека, который ей понравился, и прямо сказала ему...
Герой мой оделся франтом и, сев в покойный возок, поехал в
собрание. Устроено оно было в трактирном заведении города; главная танцевальная зала была довольно
большая и холодноватая; музыка стояла в передней и, когда Вихров приехал, играла галоп. У самых дверей его встретил, в черном фраке, в белом жилете и во всех своих крестах и медалях, старик Захаревский. Он нарочно на этот раз взялся быть дежурным старшиной.
— Тогда, как ты к ней из
собрания уехал… — продолжал Живин, — поднялись по городу крики… стали говорить, что ты женишься даже на ней, и
больше всех это огорчило одного доктора у нас молоденького.
Нечаянный и быстрый отъезд Вихрова из
собрания остался далеко не незамеченным, и
больше всех он поразил и почти испугал добродушного Кергеля, который нарочно сбегал в переднюю, чтобы узнать, кто именно приходил за Вихровым, и когда ему сказали, что — m-lle Прыхина, он впал в крайнее недоумение.
Студентом он все бывал или в Дворянском
собрании, где встречал и прелестные лица и элегантные туалеты, или в Немецком
собрании, где были немочки и дочери небогатых чиновников, которые все имели, по
большей части, испитые, худые физиономии, но все-таки у них были лица человеческие, а тут вдруг он увидел какие-то луны ходячие, какие-то розовые тыквы.
И вот книги лежат уже девять месяцев на этажерке, и Гайнан забывает сметать с них пыль, газеты с неразорванными бандеролями валяются под письменным столом, журнал
больше не высылают за невзнос очередной полугодовой платы, а сам подпоручик Ромашов пьет много водки в
собрании, имеет длинную, грязную и скучную связь с полковой дамой, с которой вместе обманывает ее чахоточного и ревнивого мужа, играет в штосс и все чаще и чаще тяготится и службой, и товарищами, и собственной жизнью.
Выйдя на крыльцо
собрания, он с долгим, спокойным удивлением глядел на небо, на деревья, на корову у забора напротив, на воробьев, купавшихся в пыли среди дороги, и думал: «Вот — все живет, хлопочет, суетится, растет и сияет, а мне уже
больше ничто не нужно и не интересно.
Он стал уединяться от общества офицеров, обедал
большею частью дома, совсем не ходил на танцевальные вечера в
собрание и перестал пить.
— То американцы… Эк вы приравняли… Это дело десятое. А по-моему, если так думать, то уж лучше не служить. Да и вообще в нашем деле думать не полагается. Только вопрос: куда же мы с вами денемся, если не будем служить? Куда мы годимся, когда мы только и знаем — левой, правой, — а
больше ни бе, ни ме, ни кукуреку. Умирать мы умеем, это верно. И умрем, дьявол нас задави, когда потребуют. По крайности не даром хлеб ели. Так-то, господин филозуф. Пойдем после ученья со мной в
собрание?
Так случилось и после этого самоубийства. Первым начал Осадчий. Как раз подошло несколько дней праздников подряд, и он в течение их вел в
собрании отчаянную игру и страшно много пил. Странно: огромная воля этого
большого, сильного и хищного, как зверь, человека увлекла за собой весь полк в какую-то вертящуюся книзу воронку, и во все время этого стихийного, припадочного кутежа Осадчий с цинизмом, с наглым вызовом, точно ища отпора и возражения, поносил скверными словами имя самоубийцы.
Он отличался непоколебимым апломбом в обращении с мужчинами и наглой предприимчивостью — с дамами и вел
большую, всегда счастливую карточную игру, но в не офицерском
собрании, а в гражданском клубе, в домах городских чиновников и у окрестных польских помещиков.
— Нет, я не хозяин, а вы, многоуважаемый Полиевкт Семеныч! — еще скромнее возразил Краснов, — вы всегда были излюбленным человеком нашей губернии, вы остаетесь им и теперь. Вы, так сказать, прирожденный председатель земского
собрания; от вашей просвещенной опытности будет зависеть направление его решений; я же — ничего
больше, как скромный исполнитель указаний
собрания и ваших.
Вы входите в
большую залу
Собрания.
Ему противно сознаться, что Исакиевский собор лучше и выше собора в его городе, что зала Дворянского
собрания больше залы тамошней.
Предполагаемые
собрания начались в уездном городе, и осуществились они действительно благодаря нравственному и материальному содействию Рамзаевых, так как они дали бесплатно для этих
собраний свой крепостной оркестр, человек в двадцать, и оркестр весьма недурной по той причине, что Рамзаев был страстный любитель музыки и по
большей части сам являлся дирижером своих музыкантов, причем с неустанным вниманием глядел в развернутые перед ним ноты, строго в известных местах взмахивал капельмейстерской палочкой, а в пассажах тихих и мелодических широко разводил руки и понижал их, поспешно утирая иногда пот с своего лица, весьма напоминавшего облик барана.
Большая, белая, вальяжная Мордоконаки осчастливила
собрание, и при ней все как бы померкло и омизерилось.
Широко развившиеся средства общения и передачи мыслей сделали то, что для образования обществ,
собраний, корпораций, конгрессов, ученых, экономических, политических учреждений люди нашего времени не только вполне могут обходиться без правительств, но что правительства в
большей части случаев скорее мешают, чем содействуют достижению этих целей.
Но нет: люди общественного жизнепонимания находят, что поступать так не нужно и даже вредно для достижения цели освобождения людей от рабства, а надо продолжать, как те мужики станового, сечь друг друга, утешая себя тем, что то, что мы болтаем в палатах и на
собраниях, составляем союзы рабочих, гуляем 1-го мая по улицам, делаем заговоры и исподтишка дразним правительство, которое сечет нас, что это сделает всё то, что мы, всё
больше и
больше закабаляя себя, очень скоро освободимся.
Ученик Христа, учение которого состоит в вечном
большем и
большем постигновении учения и
большем и
большем исполнении его, в движении к совершенству, не может именно потому, что он ученик Христа, утверждать про себя или про другого, что он понимает вполне учение Христа и исполняет его; еще менее может утверждать это про какое-либо
собрание.
На какой бы ступени понимания и совершенства ни находился ученик Христа, он всегда чувствует недостаточность своего и понимания и исполнения и всегда стремится к
большему и пониманию и исполнению. И потому утверждение про себя или про какое-либо
собрание, что я или мы находимся в обладании совершенного понимания и исполнения учения Христа, есть отречение от духа учения Христа.
Но как дело-то, однако, не терпит и, взявшись представить записку, ее все-таки надо представить, то думаю: действительно, махну-ка я в губернский город — там и архивы, и все-таки там
больше людей с образованием; там я и посоветуюсь и допишу записку, а между тем подойдет время к открытию
собраний.
Например, где-нибудь в
большом обществе, за обедом ли, или в
собрании скажешь что-нибудь по-латынски, или из истории, или философии, а людям и приятно, да и мне самому приятно…
Одни празднества сменялись другими; наступил черед и обычному
большому балу в Дворянском
собрании.
Бабушка, разумеется, тоже была на этих
собраниях с дочерью и с Ольгою Федотовной, которая находилась в гардеробных комнатах. Результатом первого же из этих съездов было то, что княгиня совсем против желания попала в очень
большой круг знакомств, имевших то необыкновенное начало, что здесь не родители знакомили детей, а дети сводили и сближали своих родителей.
Дача, куда меня звала Дося, была в лесу, направо от московского шоссе, недалеко от бывшей дачки Урмановых. Дача была
большая, но в ней зимой жили только два студента, занимавшие две комнаты. Она была в стороне и представляла то удобство, что в случае надобности жильцы открывали другие комнаты, и тогда помещалось сколько угодно народу. Там часто происходили наши тайные
собрания.
— Я не говорю этого; но Янсутский
больше развлекал меня: мы почти каждый вечер ездили то в театр, то в
собрание, то в гости, а Ефим Федорович все сидит дома и читает мне стихи Лермонтова!
Вообще, когда она стала ходить, как девочка, по митингам и
собраниям, и ее любезно проводили в первые ряды? Даже в газету раз попала, и репортер придавал ее появлению на митинге очень
большое значение, одобрял ее и называл «генеральша Н.». Тогда же по поводу заметки очень смеялись над нею дети.
Но потом, когда ее мать намекнула ей, что Иртенев, кажется, имеет серьезные виды, влюбленье ее в Иртенева усилилось так, что она стала почти равнодушной к двум прежним, но когда Иртенев стал бывать у них, на бале,
собрании, танцовал с ней
больше, чем с другими, и, очевидно, желал узнать только, любит ли она его, тогда влюбленье ее в Иртенева сделалось чем-то болезненным, она видела его во сне и наяву в темной комнате, и все другие исчезли для нее.
Кроме обширной залы с хорами, в
собрании было несколько просторных комнат для ломберных столов и даже
большая комната с прекрасным роялем.
Одною из оригинальных черт Семена Николаевича был обычай, по которому каждый воскресный день утром, когда барин был еще в халате, камердинер, раскрывши в кабинете запертый шкаф, ставил перед Семеном Николаевичем на
большом блюде груду золотых, а на меньшем
собрание драгоценных перстней и запонок, и Семен Николаевич мягкою щеткою принимался систематически перечищать свою коллекцию.